Неточные совпадения
— О, Господи! сколько раз! Но, понимаете, одному можно сесть за карты, но так, чтобы всегда
встать, когда придет время rendez-vous. [свидания.] А мне можно заниматься
любовью, но так, чтобы вечером не опоздать к партии. Так я и устраиваю.
— Нет, — сердито ответил Дьякон и, с трудом вытащив ноги из-под стула,
встал, пошатнулся. — Так вы, значит, напишите
Любовь Антоновне, осторожненько, — обратился он к Варваре. — В мае, в первых числах, дойду я до нее.
— Вот оно что! — с ужасом говорил он,
вставая с постели и зажигая дрожащей рукой свечку. — Больше ничего тут нет и не было! Она готова была к воспринятию
любви, сердце ее ждало чутко, и он встретился нечаянно, попал ошибкой… Другой только явится — и она с ужасом отрезвится от ошибки! Как она взглянет тогда на него, как отвернется… ужасно! Я похищаю чужое! Я — вор! Что я делаю, что я делаю? Как я ослеп! Боже мой!
Мазепа мрачен. Ум его
Смущен жестокими мечтами.
Мария нежными очами
Глядит на старца своего.
Она, обняв его колени,
Слова
любви ему твердит.
Напрасно: черных помышлений
Ее
любовь не удалит.
Пред бедной девой с невниманьем
Он хладно потупляет взор
И ей на ласковый укор
Одним ответствует молчаньем.
Удивлена, оскорблена,
Едва дыша,
встает она
И говорит с негодованьем...
Еще несколько недель, месяцев покоя, забвения, дружеской ласки — и она
встала бы мало-помалу на ноги и начала бы жить новой жизнью. А между тем она медлит протянуть к ним доверчиво руки — не из гордости уже, а из пощады, из
любви к ним.
Они
вставали и засыпали счастливые и невинные; луга и рощи наполнялись их песнями и веселыми криками; великий избыток непочатых сил уходил в
любовь и в простодушную радость.
И как это мы жили, сердились и ничего не знали тогда?» Так он
вставал со сна, каждый день все больше и больше умиляясь и радуясь и весь трепеща
любовью.
Любовь Андреевна. Вторая моя печаль — Варя. Она привыкла рано
вставать и работать, и теперь без труда она, как рыба без воды. Похудела, побледнела и плачет бедняжка…
— А тому назначается, — возразила она, — кто никогда не сплетничает, не хитрит и не сочиняет, если только есть на свете такой человек. Федю я знаю хорошо; он только тем и виноват, что баловал жену. Ну, да и женился он по
любви, а из этих из любовных свадеб ничего путного никогда не выходит, — прибавила старушка, косвенно взглянув на Марью Дмитриевну и
вставая. — А ты теперь, мой батюшка, на ком угодно зубки точи, хоть на мне; я уйду, мешать не буду. — И Марфа Тимофеевна удалилась.
Что-то такое новое, хорошее, еще не испытанное проснулось у ней в груди, не в душе, а именно — в груди, где теперь
вставала с страшной силой жгучая потребность не того, что зовут
любовью, а более сильное и могучее чувство…
Она забыла осторожность и хотя не называла имен, но рассказывала все, что ей было известно о тайной работе для освобождения народа из цепей жадности. Рисуя образы, дорогие ее сердцу, она влагала в свои слова всю силу, все обилие
любви, так поздно разбуженной в ее груди тревожными толчками жизни, и сама с горячей радостью любовалась людьми, которые
вставали в памяти, освещенные и украшенные ее чувством.
Александров потрясен. Он еще не перерос того юношеского козлиного возраста, когда умный совет и благожелательное замечание так легко принимается за оскорбление и вызывает бурный протест. Но кроткая и милая нотация из уст, так прекрасно вырезанных в форме натянутого лука, заливает все его существо теплом, благодарностью и преданной
любовью. Он
встает со скамейки, снимает барашковую шапку и в низком поклоне опускает ее до ледяной поверхности.
Рыбак и витязь на брегах
До темной ночи просидели
С душой и сердцем на устах —
Часы невидимо летели.
Чернеет лес, темна гора;
Встает луна — все тихо стало;
Герою в путь давно пора.
Накинув тихо покрывало
На деву спящую, Руслан
Идет и на коня садится;
Задумчиво безмолвный хан
Душой вослед ему стремится,
Руслану счастия, побед,
И славы, и
любви желает…
И думы гордых, юных лет
Невольной грустью оживляет…
Ее
любовь к сыну была подобна безумию, смешила и пугала меня своей силой, которую я не могу назвать иначе, как яростной силой. Бывало, после утренней молитвы, она
встанет на приступок печи и, положив локти на крайнюю доску полатей, горячо шипит...
Настала ночь; ему очень хотелось плакать, но не было слез; минутами сон смыкал его глаза, но он тотчас просыпался, облитый холодным потом; ему снился Бельтов, ведущий за руку
Любовь Александровну, с своим взглядом
любви; и она идет, и он понимает, что это навсегда, — потом опять Бельтов, и она улыбается ему, и все так страшно; он
встал.
Жозеф взял меня за руку,
вставая, чтоб идти в комнату, и с глубокой
любовью повторил: «Пора домой, Вольдемар, пора домой!» Я остался у него ночевать.
Влас. Я ухожу…
Любовь моя! Чистая, первая
любовь моя! Благодарю… (Марья Львовна быстро уходит в лес направо. Влас идет на дачу, видит Басова и Суслова, понимает, что они слышали; он останавливается. Басов
встает и кланяется, хочет что-то сказать. Влас идет к нему.) Молчать! Молчать! Ни слова! Не смейте, — ни слова! (Уходит на дачу.)
Влас (
встает). Поверьте — мне необходима ваша
любовь!.. Я так запачкал свое сердце среди всех этих жалких людей… мне нужен огонь, который выжег бы всю грязь и ржавчину моей души!..
Я вижу, как вы хмуритесь и
встаете, чтобы прочесть мне длинную лекцию о том, что такое
любовь и кого можно любить, а кого нельзя, и пр., и пр.
Она объяснялась ему в
любви, а у него было такое чувство, как будто он был женат на ней уже лет десять, и хотелось ему завтракать. Она обняла его за шею, щекоча шелком своего платья его щеку; он осторожно отстранил ее руку,
встал и, не сказав ни слова, пошел к даче. Навстречу ему бежали девочки.
Вышневский. Поведение! Поведение! Из
любви к вам я готов даже на преступление. Чтобы только купить вашу
любовь, я готов заплатить своим бесчестием. (
Встает и подходит к Вышневской.)
Любовь на секунду остановилась в дверях, красиво прищурив глаза и гордо сжав губы. Смолин
встал со стула, шагнул навстречу ей и почтительно поклонился. Ей понравился поклон, понравился и сюртук, красиво сидевший на гибком теле Смолина… Он мало изменился — такой же рыжий, гладко остриженный, весь в веснушках; только усы выросли у него длинные и пышные да глаза стали как будто больше.
Потом вспомнились ему кроткие глаза Медынской, ее маленькая, стройная фигурка, а рядом с ней почему-то
встала дородная, высокая и румяная
Любовь Маякина со смеющимися глазами и толстой золотисто-русой косой.
Так время подходило к весне; Дорушка все то
вставала, то опять ложилась и все хворала и хворала; Долинский и Анна Михайловна по-прежнему тщательно скрывали свою великопостную
любовь от всякого чужого глаза, но, однако, тем не менее никто не верил этому пуризму, и в мастерской, при разговорах об Анне Михайловне и Долинском, собственные имена их не употреблялись, а говорилось просто: сама и ейный.
Старик Кеттле
встал с места и простер руки в знак мира и
любви.
Но вот она очнулась вдруг;
И ищет пленника очами.
Черкешенка! где, где твой друг…
Его уж нет.
Она слезами
Не может ужас выражать,
Не может крови омывать.
И взор ее как бы безумный
Порыв
любви изобразил;
Она страдала. Ветер шумный
Свистя покров ее клубил!..
Встает… и скорыми шагами
Пошла с потупленной главой,
Через поляну — за холмами
Сокрылась вдруг в тени ночной.
Встают опять чудесные виденья,
И манят снова призраки
любви!
Предо мною стеной
встал вопрос: как же? Если жизнь — непрерывная борьба за счастье на земле, — милосердие и
любовь должны только мешать успеху борьбы?
Любовь Гордеевна (
встает). Придешь к нам наверх?
Любовь Гордеевна (сидит несколько времени задумавшись). Дай сюда. (Берет бумагу и прячет, потом
встает.) Я тебе сама напишу.
Любовь Гордеевна (
вставая). Не нужно мне ваших денег.
На почве этой его необузданной
любви к памяти великого царя произошел однажды смешной и трогательный эпизод. Кадет Трофимов — рыжий длинный балбес со ртом до ушей и в веснушках —
встал, науськанный кем-то, и спросил...
Нет у меня слов, чтобы передать восторг этой ночи, когда один во тьме я обнял всю землю
любовью моею,
встал на вершину пережитого мной и увидел мир подобным огненному потоку живых сил, бурно текущих к слиянию во единую силу, — цель её — недоступна мне.
— Историю об этой даме рассказывают совсем не так, как она была, — начал я в тоне же старика,
вставая, — она точно вышла не по
любви, но по усиленным настояниям матери.
Любовь (помогая ему
встать). Пора! И тебе не следует вмешиваться в это дело — пойми, здесь бесполезно всё, а тем более твоя лирика… (Уводит его через дверь в углу.)
Любовь (бросаясь к ней).
Встань, мама, это бесполезно!
(
Любовь ведёт под руку Якова, лицо у неё суровое, усталое. Яков взволнован, он умоляюще смотрит в лицо Любови. Видя их, Софья невольно
встаёт.)
Часть столовой — скучный угол со старинными часами на стене. Солидный буфет и большой стол, уходящий наполовину за пределы сцены. Широкая арка, занавешенная тёмной драпировкой, отделяет столовую от гостиной; гостиная глубже столовой, тесно заставлена старой мебелью. В правом углу горит небольшая электрическая лампа; под нею на кушетке Вера с книгой в руках. Между стульев ходит Пётр, точно ищет чего-то. В глубине у окна
Любовь, она
встала коленями на стул, держится за спинку и смотрит в окно.
— Доброе утро с добрым днем прошли, мой желанный! — зазвучал голос Катерины. — Добрый вечер тебе!
Встань, прийди к нам, пробудись на светлую радость; ждем тебя, я да хозяин, люди всё добрые, твоей воле покорные; загаси
любовью ненависть, коли все еще сердце обидой болит. Скажи слово ласковое!..
Встав из-за стола, она упросила мать отпустить ее с дежурства из гостиной, говоря, что у ней разболелась голова; мать позволила ей уйти, но Шатов просидел с хозяевами еще часа полтора, проникнутый и разогретый чувством искренней
любви, оживившей его несколько апатичный ум и медленную речь; он говорил живо, увлекательно, даже тепло и совершенно пленил Болдухиных, особенно Варвару Михайловну, которая, когда Ардальон Семеныч ушел, несколько времени не находила слов достойно восхвалить своего гостя и восполняла этот недостаток выразительными жестами, к которым только в крайности прибегала.
Венеровский. Что я глупости говорю!(
Встает.)Нет,
Любовь Ивановна, надо на жизнь смотреть серьезнее. Пройдемтесь по саду…
Катерина Матвеевна(Венеровскому).Есть три рода
любви:
любовь Астарты,
любовь Афродиты я
любовь равноправности… Венеровский, вы не
встали еще выше
любви Астарты. Я считала вас выше… но я все еще уважаю вас. Иван Михайлович, вы долго будете говорить?
Катерина Матвеевна. Позвольте, позвольте, подумайте хорошенько и внимательно, вникните в себя! Тот путь, на который… Скажите, какою
любовью вы любите меня? (Вырывается от него и
встает.)
«Молитесь и вы, братия», — прибавил он,
вставая и низко кланяясь им. Наконец подошел к ребенку, взял его на руки, поцеловал и с видом искренней
любви сказал ему: «Не плачь, дитя, не плачь». Долее не мог вытерпеть игумен; он чувствовал, что слезы готовы брызнуть из глаз; он
встал и пошел в келью.
Скамейка. На скамейке — Татьяна. Потом приходит Онегин, но не садится, а она
встает. Оба стоят. И говорит только он, все время, долго, а она не говорит ни слова. И тут я понимаю, что рыжий кот, Августа Ивановна, куклы не
любовь, что это —
любовь: когда скамейка, на скамейке — она, потом приходит он и все время говорит, а она не говорит ни слова.
Ольга Николаевна (повторяет). «Уж снова не
встанешь к веселью друзей…» Один у меня друг, как одно у меня и сердце. Одна жизнь. Одна
любовь.
Онуфрий. Нет, Сережа, — пополуночи. Все бы это ничего, но только меня губит
любовь к людям, Анна Ивановна… Вдруг мне до того жалко стало этого адвоката, что не вытерпел я, прослезился и начал барабанить кулаками в дверь, где они с женой почивают:
вставай, говорю, адвокат, и жену подымай, пойдем на бульвар гулять! На бульваре, брат, грачи поют, так хорошо! Ну и что же?
За полтысячи лет смотрел со стен род князей Тугай-Бегов, род знатный, лихой, полный княжеских, ханских и царских кровей. Тускнея пятнами, с полотен
вставала история рода с пятнами то боевой славы, то позора,
любви, ненависти, порока, разврата…
Встают перед душевными очами ее обольстительные образы тихой, сладкой
любви.
—
Встань, моя ластушка,
встань, родная моя, — нежным голосом стала говорить ей Манефа. — Сядь-ка рядком, потолкуем хорошенько, — прибавила она, усаживая Фленушку и обняв рукой ее шею… — Так что же? Говорю тебе: дай ответ… Скажу и теперь, что прежде не раз говаривала: «На зазорную жизнь нет моего благословенья, а выйдешь замуж по закону, то хоть я тебя и не увижу, но
любовь моя навсегда пребудет с тобой. Воли твоей я не связываю».